— …но у него был странный взгляд на вещи. Он не умел правильно определять приоритеты и никогда не уделял должного внимания делам. Посмотри, к чему это привело. Ну хорошо, благодаря щедрости чудаковатого старика вы имеете прекрасный дом. Однако согласись, глупо надеяться, что кто-нибудь вновь облагодетельствует вас. Скажу откровенно: из-за нелепого поведения Бенджамина ты, Филип, не можешь позволить себе роскоши отказаться от моего предложения. Он вел ваши дела из рук вон плохо. Вы в безвыходном положении. Без наличных денег вам долго не протянуть.

Филип отвернулся.

— Мне неприятно причинять тебе боль, дорогой мой, — заговорил вновь мистер Коул, — но я иду на это ради твоего же блага. — Коммерсант немного помолчал, задумчиво выпятив нижнюю губу, а затем продолжил: — Вот что я тебе скажу. Забудь на неделю про свои личные дела. Внимательно изучи счетные книги. И ты будешь вынужден признать мою правоту. Мое предложение остается в силе в течение семи дней. Будь мужчиной, сынок. Сделай правильный выбор.

Итак, сегодня Филипу предстояло принять первое самостоятельное решение, и он боялся совершить ошибку. Предложение Коула выглядело соблазнительно. Однако молодой человек чувствовал: с этим предложением, точнее, с самим мистером Коулом, было что-то не так. Возможно, Филип слишком походил на отца, который предпочитал заниматься наукой и никогда не проявлял особого интереса к деньгам. Он рассуждал так же, как отец. Пусть деньги сами позаботятся о себе. В конце концов, умирая, Бенджамин Морган вспомнил не о них, а о фамильной Библии. Да и потом, Филип должен подумать о себе… Молодой человек во что бы то ни стало хотел получить ученую степень. Значит, чем быстрее он отправится в путь, тем лучше.

— Сожалею, мистер Коул, — произнес Филип ровным голосом. — Но я не могу отложить поездку. Думаю, с продажей нашей доли придется повременить.

Дэниэл Коул раздраженно покачал головой.

— Ты копия отца.

Филип Морган воспринял эти слова как комплимент.

Глава 6

С жадностью глотая ртом воздух, Филип выгнулся дугой и заерзал в седле. Из его груди вырвался хрип. Пытаясь победить удушье, молодой человек дышал глубоко и ровно. Хотя океана не было видно, Филип чувствовал его свежее дыхание. Соленый морской ветер наполнял легкие воздухом и помогал одолеть болезнь.

Филип находился в пути уже вторые сутки. Его лошадь, измученная и голодная, понуро трусила по дороге. В первый день своего путешествия молодой человек совершил переход в сорок миль — от Кембриджа до Провиденса. Вечером он добрался до таверны «Красный Лев». Утром, наскоро перекусив и разузнав у хозяина дорогу, он сел в седло и поскакал по Южной дороге — через Потакет, Уорик и Уикфорд — в резервацию наррагансетов. Все шло хорошо до Уинкфорда — едва Филип миновал этот город, у него начался припадок удушья. Приступ на какое-то время отвлек молодого человека от печальных раздумий, не покидавших его с самого Кембриджа.

Филипу не хотелось уезжать из дома. Он жалел, что отец обратился к нему с такой нелепой просьбой. Не случись этого, он сидел бы сейчас у камелька с книгой в руках и готовился к занятиям или прогуливался бы с Пенелопой по Брэтл-стрит. И вот вместо того, чтобы заниматься милыми его сердцу делами, он разыскивает Библию, потерянную в незапамятные времена; едет, покачиваясь в седле, в какой-то медвежий угол и вспоминает злые рыдания, которыми провожала его невеста.

Но когда Филип уже совсем было собирался поворотить назад, он так живо представил себе фигуру отца, лежащего ничком на пыльной дороге, и так явственно услышал его слабый голос, умолявший найти Библию, что тут же отбросил сожаления и пришпорил лошадь. Если он не сдержит слова — будет раскаиваться всю жизнь. Пусть его грудь разорвется от кашля, пусть он опоздает к началу занятий, пусть злится и негодует Пенелопа — он не вернется домой.

Филип вспомнил о своей невесте и мысленно пообещал себе помириться с ней. Он ни на минуту не сомневался, что с Пенелопой ему повезло. Они — прекрасная пара. Его считали лучшим выпускником Гарварда, воплощением всех идеалов колонистов, надеждой молодого поколения. Ему прочили большое будущее очень уважаемые люди; в Гарварде открыто говорили том, что в один прекрасный день он займет место ректора университета. Филип выслушивал столь лестные слова с самым невозмутимым видом. Он был готов не только оправдать эти ожидания, но и в полной мере принять связанную с ними ответственность. Неудивительно, что удачный брак значил для него так много.

Молодой человек твердо верил, что Пенелопа Чонси ему подходит. Если Филип готовился стать образцовым ученым, то из Пенелопы вышла бы идеальная жена образцового ученого. Ее прадед, Чарлз Чонси, был не только вторым ректором университета, но и выпускником Гарварда. Ее отец — известный в Кембридже врач — тоже окончил Гарвард. Девушка росла среди университетской элиты; ее воспитывали как продолжательницу благородных гарвардских традиций. К этому предназначению она относилась очень серьезно — временами, считал Филип, даже слишком серьезно.

Филип любил Пенелопу. Молодому человеку нравилась эта утонченная, хорошо воспитанная девушка, которая никогда не возражала ему при посторонних. И пусть в Гарварде ее не находили красивой, так ведь и не называли дурнушкой. Если бы Филип вздумал описать внешность своей невесты, то, пожалуй, чаще всего ему пришлось бы использовать эпитет «длинный». У нее было длинное лицо; длинный и тонкий нос; ее руки напоминали длинные ветви дерева, а пальцы — тонкие, нежные веточки; высокая, чуть выше Филипа, Пенелопа обладала длиннющими ногами и опять-таки длинными, узкими ступнями (однажды в жаркий летний день она разулась, чтобы поболтать ногами в реке, и Филипа до крайности удивил вид ее необычайно длинных ступней).

Они собирались пожениться, как только Филип окончит учебу и получит место преподавателя. Ну а поскольку от этой цели его отделял один семестр, молодые люди всю зиму и весну готовились к будущей свадьбе. Внезапная смерть Бенджамина Моргана и столь же внезапная поездка Филипа на юг, в резервацию, заставили их пересмотреть свои планы.

Когда Филип рассказал Пенелопе о том, что он считает своим долгом исполнить последнюю волю отца, девушка очень расстроилась. Сейчас совсем не время пускаться в погоню за семейными призраками, со слезами на глазах увещевала она жениха. А что если он опоздает к началу занятий? И как же тогда их свадьба? И хотя Филип клятвенно обещал вернуться к началу учебного года, Пенелопа обратилась за помощью к своему отцу, доктору Чонси. Почтенный джентльмен встал на сторону расстроенной дочери: он тоже не желал, чтобы Филип рисковал карьерой. «Поиски Библии можно отложить на год-другой», — заявил он со скрытым неодобрением в голосе. Однако будущему тестю так и не удалось переубедить Филипа. Когда молодой человек все же решил ехать, Пенелопа была вне себя от злости и обиды. Ничто не могло ее утешить. «Ну ничего, — сказал еще раз сам себе Филип, — вот вернусь и обязательно помирюсь с ней».

Филип Морган въехал в резервацию с севера. При виде чужака мужчины, женщины и дети из племени наррагансетов побросали все свои дела и устремились к одному из Длинных домов [10] , около которого спешился молодой человек. Это были рослые люди с темной, как бронза, кожей, прямыми иссиня-черными волосами и блестящими агатовыми глазами. Их грубая одежда говорила о том, что они очень бедны и вынуждены зарабатывать на жизнь тяжелой, грязной работой.

В Длинном доме, около которого остановился Филип, жило несколько семей. Молодому человеку не терпелось узнать, где он может найти кого-нибудь из индейцев-христиан или их лидера, если, конечно, таковой имеется, — именно у этих людей, по мнению Филипа, могла храниться Библия Морганов.

С момента появления первых поселений индейцев, принявших крещение благодаря проповеднической деятельности Джона Элиота [11] , стали называть «молящиеся индейцы». Когда-то насчитывалось тринадцать городов, в которых христиане-индейцы — их было более тысячи человек — могли жить среди остальных христиан. Такое положение дел сохранялось до войны Короля Филипа.